КАРЛ ВИЛЬГЕЛЬМ ФИНК ФОН ФИНКЕНШТЕЙН ОБЩИЙ ОТЧЕТ О РУССКОМ ДВОРЕ

КАРЛ ВИЛЬГЕЛЬМ ФИНК ФОН ФИНКЕНШТЕЙН

ОБЩИЙ ОТЧЕТ О РУССКОМ ДВОРЕ

1748

(Французский оригинал текста Финкенштейна впервые опубликован по архивному источнику (GStA. Rep. XI. Russland 91. 56В. 33 fol.; новый шифр: GStA. PK, I, НА Geheimer Rat, Rep. XI Auswartige Beziehungen. Nr 171-175 Moskau (Russland). Konv. 56B. 33 fol.) в изд.: Cahiers du Monde russe. 1998. Octobre-decembre. T. 39 (4). P. 445-469. Текст переписан секретарем 18 февраля 1749 г. и подписан собственноручно Финкенштейном. Как и в случае с текстом Мардефельда, за подробными комментариями мы отсылаем читателя к первой публикации (Op. cit. Р. 469-485)).

(GStA — Geheimes Staatsarchiv Preussischer Kulturbesitz, Далем (бывший Dienststelle Merseburg, Abteilung II).)

Ваше Величество,

Любопытные особенности, русский двор отличающие, понудили меня составить сей общий отчет. По прибытии моем сюда нашел я положение дел до крайности неблагоприятным для Вашего Величества. Канцлер взял верх; венский двор под покровительством его всем распоряжался, Императрица же, самыми злобными инсинуациями предубежденная, от правды лицо свое отвращала. Что же до людей благонамеренных касается, то оные пали духом и от преследований страдали, а для того, чтобы дело исправить и самим верх взять, ни гения не имели, ни отваги.

В сих обстоятельствах не замедлил я убедиться, что опрометчиво было бы мне против течения плыть; понял я, что надобно в спокойствии ожидать времен более благоприятных, в ожидании же сих перемен от посланника Вашего Величества лишь одно только и требуется — особе, более всего любящей карты мешать, сделать сие не позволить (Имеется в виду А. П. Бестужев-Рюмин.); с великим тщанием всего, что переговорами с посланником именуется, избегать, ибо согласившись даже для виду, разлад бы я лишь увеличил; под рукою же старых друзей сберегать, дабы от них получать известия и сведения необходимые. [290]

В бездействии, на кое обречен был я сим планом, принялся я изучать и постигать карту сей страны, постарался составить себе верное представление о характере тех, кто к управлению сей страной и к интригам двора русского более всего причастны. Тщился я познать хотя бы отчасти интересы, силы и запасы сей обширной империи, и плод усилий моих дерзаю предложить Вашему Величеству.

Портрет Императрицы

Портрет Императрицы по праву отчет открыть должен. Государыня сия блещет всеми достоинствами внешними; стан высокий и величавый, лицо приятное, грация во всей особе беспредельная сразу ее от всех прочих дам при дворе отличают. Достоинствам сим знает она цену и со всем тщанием их пестует; больше того, чрезвычайно ими гордится и притязает на первенство среди всех особ своего ранга и пола. Ум у нее таков, каков у женщин обычно бывает; проницательность, живость, воображение есть, но без основательности. Сладострастие всецело ею владеет; предается она ему вполне и без меры, и можно сказать поистине, что все достоинства ее, а равно и недостатки любви к наслаждениям подчиняются; лень, обычная спутница сладострастия, также в характере сей Государыни, отчего малое ее усердие к делам и отвращение от трудов проистекают. Полагаю я, что не ошибусь, сказавши, что из слабости темперамента и проистекает столь прославленное ее милосердие, столь скупою на кровь преступнейших из подданных ее соделывающее (Пруссаки верили в устрашающее воздействие смертной казни и потому осуждали Елизавету за излишнюю «доброту» к преступникам; так, Финкенштейн 11 июня 1748 г. писал Подевильсу о поджигателях, виновных в московских пожарах: «Схватили иных из них, однако поскольку смертью их не казнят, на прочих сие впечатления никакого не оказывает» (GStA РК. I. НА Geheimer Rat. Rep. 11 Auswartige Beziehungen. Nr. 171-175 Moskau (Russland). Konv. 56A. Fol. 190-191)). Гордости и тщеславия в ней много, и, быть может, сим порокам и обязана она великодушием, кое порой в роскошных подарках проявляется, в вещах же самых незначительных весьма часто ей изменяет. С той же любовью богатством хвастать связан вкус ее к пышности и к возведению зданий. Обвиняют ее в скрытности и кажется даже, что вошло у нее сие в [291] привычку, и глядит она с улыбкой радости на тех, кто более всего ей противен. По естественной склонности любезна она и приветлива с каждым; люди, более всего ее знающие, говорят, что еще любезнее была Государыня прежде, но изменилась совершенно с тех пор, как слушает во всем канцлера, а сему причиной не что иное служит, как легкость, с какою усваивает она впечатления тех, кои власть обрели над ее умом. Однако же заметить надобно, что нынче Государыня сия учтивостью и обходительностью всех подданных своих превосходит. Благочестие, кое доходит у ней до ханжества самого неумеренного, есть также достоинство, всеобщее восхищение вызывающее. Исполнивши сии внешние обязанности, почитает она себя вправе чувственность свою услаждать способами самыми острыми и изысканными: трапезы в узком кругу, куда лишь избранные особы обоих полов доступ имеют; речи самые сладострастные и распутные; вина рекой, а затем с любимейшим из фаворитов уединение — все идет в ход, дабы удовольствия Государыни разнообразить. Постоянным сим рассеянием тщится она скрыть от взора своего те бездны, кои трон ее окружают, однако же мысли мрачные и печальные берут верх, и неумеренные предосторожности, ежедневно ради безопасности ее принимаемые, выдают слишком ясно тревогу и подозрительность, ею владеющие.

Характер нации

Императрица, вероятно, не такою была бы, какой только что я ее описал, а совсем иной и куда более приятной, выпади ей счастье посреди иной проживать нации. Можно сказать, что нация сия своей Государыни недостойна, Государыня же не для того создана, чтобы такой нацией управлять. Плутовство, обман, трусость, неблагодарность, гордыня и недоверчивость — вот свойства, на коих замешен характер большинства русских. Как ни старался Петр I их воспитать, труды его лишь на внешности отразились; платье переменили и бороды более не носят, но внутри остались русские почти что прежними, и если чему-то у европейцев научились, то от сего старинные их недостатки лишь изощрились и еще более сделались опасны. Подлинно верно, что если редко их видишь, внешними переменами обмануться можно, однако очень скоро выдают они себя скверными поступками, а раз в сношения с ними вступивши и близко их наблюдая, цену им узнаёшь. [292] Учтивость и обходительность для них суть таланты заимствованные и недолговечные, а посему кто не хочет их грубость на себе испытать, должен теми приличиями довольствоваться, кои соблюдать они умеют. Русские — пьяницы и лентяи, прежним своим невежеством дорожат, а старания, кои употребил Петр I, дабы их от него избавить, проклинают. Большинство с радостью лишилось бы покоренных провинций (Имеются в виду прибалтийские территории, завоеванные Петром I и закрепленные за Россией Ништадтским договором 1721 г.) и возвратилось к изначальному варварству, кое им, прежде всего знати, возможность давало творить безнаказанно несправедливости и лихоимства самые вопиющие. Рожденные рабами, способны они на самые ужасные низости; ежели хотят добиться цели, подчиненных третируют безжалостнейшим образом. Ненависть их к иностранцам так велика, что и вообразить невозможно, а с тех пор, как пришлось им сносить господство иностранное, сделалась она еще сильнее, сегодня же, вообразивши, что в иностранцах более не нуждаются, творят они все, что могут, лишь бы огорчение им причинить и от себя их выжить. Таков в целом характер их нации.

Кто на две партии разделяется

Дух партий, каковой почитают обычно болезнью правлений республиканских, при дворе русском являет себя в самом лоне деспотизма (Мысль, восходящая к Монтескье; см.: Размышления о причинах возвышения римлян и их упадка (гл. IX)), и Императрица, коя залог собственной безопасности видит в разъединенности своих министров, сама старается ее поддерживать и разжигать посредством политики, каковая, возможно, не столь для нее благоприятна, сколь она мнит, для интересов же государства весьма даже вредна. Полагаю я, что по разнице в чувствованиях главные лица при сем дворе к двум можно причислить партиям, на милости Государыни и управление делами притязающим. Есть партия Канцлера, какового подозревают в решительной преданности интересам несчастного семейства, каковое чувство вообще распространено, возможно, куда больше, нежели обычно полагают, противную же партию возглавляют [293] Генерал-прокурор и граф Воронцов. Первая из сих партий имеет планы самые обширные и намерения самые химерические, вторая выступает за систему мира и добрые сношения с соседями.

Портрет графа Воронцова

Сия последняя в первые годы царствования Императрицы господствовала. Граф Воронцов, состоявший при дворе сей Государыни еще во время предыдущего царствования и имевший счастье быть причастну к знаменитому перевороту, каковой ее на престол возвел, был также одним из первых, кого она доверием почтила. Из всех русских, кого я знаю, кажется мне сей граф самым благородным и возвышенным по образу мыслей. Не назову его гением перворазрядным, однако ж и не откажу в достоинствах, для ведения дел необходимых. Много в нем здравомыслия, а ум если и не блестящий, то справедливый и основательный; подлинно предан он особе Государыни и, полагаю я, искренне привержен интересам Вашего Величества. Пожелать можно, чтоб имел он столько же твердости и отваги, сколько доброй воли, ибо робок и боязлив сверх меры. Он честолюбив и полагал, что сможет страсть свою утолить, однако же имел несчастье остановленным быть в середине пути тем из русских, кто более всего ему обязан. Может он себя упрекнуть, что сам возвышению Канцлера помог, когда же заметил ошибку свою, поздно было уже ее исправлять или пришлось бы для того взять меры, на кои по робости характера он не способен, так что к графу Бестужеву воспылал вечной ненавистью и тем ограничился, а сие чувство, признаемся, более чем законное.

Характер Генерал-прокурора

Генерал-прокурор — еще один противник Канцлера. Род его, ум, ловкость, познания в делах внутренних — все делает его врагом страшным и опасным. Вдобавок имеет он то преимущество, что бьется с первым Министром на равных, ни в скрытности, ни в хитрости не уступая; впрочем, изъян у него тот же, что и у Вице-Канцлера, — недостаток отваги и мощи, да вдобавок здоровьем последние годы так слаб, что больших побед от него ожидать не приходится. [294]

Характер графа Л'Эстока

Не подобает мне оставить без внимания чужестранца, каковой прославился услугой, Императрице оказанной, и по сегодня среди ярых противников первого Министра числится. Граф Л'Эсток — человек умный и не без тонкости; Императрицу знает он лучше, чем все прочие ее подданные, так что не достало ему только здравомыслия и умения себя вести, чтобы блистательную роль и впредь исполнять, однако же за неимением этих важнейших свойств, сам того не заметив, позиции свои он утерял; нечувствительно лишился той особенной милости, каковой удостоен был поначалу, и по беспечности, с какою умаление своего веса при дворе сносит, сказать можно, что всю отвагу свою и расторопность исчерпал он в знаменитую ночь переворота. Нынче проявляет он сии свойства в одном лишь том, что публично против Канцлера речи ведет с такою свободой, от коей недалеко до бесстыдства. Впрочем, в убеждениях своих тверд и Вашего Величества ревностный слуга. Благодарность, кою Государыня к нему питать обязана и от коей никогда до конца не отступит, не предавши собственной славы, защиту от уколов ревности и от ненависти заклятого врага ему дает, так что полагаю я, нечего ему опасаться, доколе Императрица восседать будет на своем престоле.

Нынешнее положение сей партии

Не стану говорить ни о генерале Румянцеве, коего возраст из борьбы вывел, ни о многих других, кои партию сию лишь числом укрепляют и в отчете моем описаны будут после. Довольно сказать, что в сторонниках у сей партии пребывают члены многих родовитых фамилий и что возведению Императрицы на престол ее предков партия сия деятельно способствовала. Удивления достойно, что после сего они не устояли и победу свою украсть дозволили человеку, для Императрицы по тысяче резонов подозрительному, но в сей беде следует им винить не столько ловкость графа Бестужева, сколько собственную свою неосмотрительность. Вице-канцлер низостями врага своего был обманут; граф Л'Эсток, упоенный довольством, кое полагал он вечным, забросил дела и предался наслаждениям; маркиз де Ла Шетарди, слишком в себе уверенный, счел, что не о чем ему заботиться; княгиня [295] Цербстская сама себя под удар подставила и делу непоправимый нанесла ущерб; одним словом, свершили они все, что могли, дабы себя погубить; победу одержали невзначай, сегодня же, ошибок натворив, стали умнее, но прежних возможностей более не имеют и вынуждены держать оборону. Пребывают они в слабости и бездействии, и не видно, чтобы могли снова взять верх. Дело сие, однако, не вовсе невозможное в стране, где привыкли все к переменам самым необычайным и неожиданным, и по любви к Великому Князю пожелал бы я, чтобы мог он рассчитывать на преданность сей партии, которая, как ныне ни слаба, однажды сделаться может ему полезной; впрочем, за исключением графов Воронцова и Л'Эстока, не вижу я у Голштинского дома верных сторонников. Мысль сия естественным образом перейти меня заставляет к рассказу о молодом дворе.

Портрет Великого Князя

На Великого Князя большой надежды нет. Лицо его мало к нему располагает и не обещает ни долгой жизни, ни наследников, в коих, однако, будет у него великая нужда. Не блещет он ни умом, ни характером; ребячится без меры, говорит без умолку, и разговор его детский, великого Государя недостойный, а зачастую и весьма неосторожный; привержен он решительно делу военному, но знает из оного одни лишь мелочи; охотно разглагольствует против обычаев российских (Здесь и далее там, где Финкенштейн употребляет слово «russe», мы переводим его как «русский», а там, где он говорит «russien», пишем «российский» (примеч. переводчика)), а порой и насчет обрядов Церкви Греческой отпускает шутки; беспрестанно поминает свое герцогство Голштинское, к коему явное питает предпочтение; есть в нем живость, но не дерзну назвать ее живостью ума; резок, нетерпелив, к дурачествам склонен, но ни учтивости, ни обходительности, важной персоне столь потребных, не имеет. Сколько известно мне, единственная разумная забава, коей он предается, — музыка; каждый день по нескольку часов играет с куклами и марионетками; те, кто к нему приставлен, надеются, что с возрастом проникнется он идеями более основательными, однако кажется мне, что слишком долго надеждами себя обольщают. Слушает он первого же, кто с доносом к нему [296] является, и доносу верит; неблагодарность, коей отплатил он за привязанность старинным своим слугам, и в особенности графу Брюммеру, мало делает чести его характеру. Слывет он лживым и скрытным, и из всех его пороков сии, без сомнения, наибольшую пользу ему в нынешнем его положении принести могут; однако ж, если судить по вольности его речей, пороками сими обязан он более сердцу, нежели уму. Если когда-либо взойдет на престол, похоже, что правителем будет жестоким и безжалостным; недаром толкует он порой о переменах, кои произведет, и о головах, кои отрубит. Императрицу боится он и перед нею трепещет; Фаворита терпеть не может и порою с ним схватывается; Канцлера в глубине души ненавидит; нация его не любит, да при таком поведении любви и ожидать странно.

И Великой Княгини

Великая Княгиня достойна супруга более любезного и участи более счастливой. Лицо благородное и интересное предвещает в ней свойства самые приятные, характер же сии предвестия подтверждает. Нрав у нее кроткий, ум тонкий, речь льется легко; сознает она весь ужас своего положения, и душа ее страждет; как она ни крепись, появляется порою на ее лице выражение меланхолическое — плод размышлений. Не так осмотрительно она себя ведет, как бы следовало в положении столь щекотливом; порою молодость и живость берут свое, однако же осмотрительности у нее довольно, и Великому Князю держаться пожелал бы я столь же осторожно. Принц сей, коего настроить тщились против супруги, с некоторых пор тон с нею взял дружеский и нежный, и кажется, что сумела она покорить его своему влиянию. Она любит нежно родственников своих, в особенности наследного принца шведского (Адольф-Фридрих приходился Екатерине дядей со стороны матери), и ежели будет столь счастлива, что одолеет препятствия, от трона ее отделяющие, полагаю, что сможет Ваше Величество рассчитывать на ее дружбу и выгоду из того извлечь. Нация любит Великую Княгиню и уважает, ибо добродетелям ее должное воздает.

Жизнь, кою сия Принцесса ведет поневоле бок о бок со своим супругом, и принуждения, коим оба обречены, есть [297] самое настоящее рабство. Запертые при малом своем дворе, окруженные самым презренным сбродом, не имеют они при себе никого, кто бы им помогал советом и в затруднительном положении, в коем они оказались, их направлял. Постоянно пребывают они под присмотром у своих надзирателей, и свободою ни минуты наслаждаться им не суждено. Камергер Чоглоков, коего единственные достоинства суть тщеславие и злость, и супруга его, теми же свойствами наделенная, да еще любовью к интригам и к самым хитрым проделкам, — вот две фурии, к великокняжеской чете приставленные, кои за ними следуют по пятам и радуются, существование им отравляя. На ничтожнейшую забаву особенное потребно разрешение; все их речи надзиратели записывают и в дурную сторону перетолковывают, а затем Государыне доносят, отчего случаются порою бури, всем прочим лишь отчасти известные, но молодому двору много причиняющие огорчений.

Виды на будущее не столько льстят, сколько пугают. Чувства нации к Великому Князю, слабое здоровье сего принца, отсутствие наследников, власть фаворита и первого Министра, юный соперник, с престола свергнутый, но однако ж способный на него сызнова взойти, — все внушает молодой чете подозрения и справедливую вселяет в них тревогу.

Положение несчастного семейства

Хотел бы я добавить здесь кое-что о положении несчастного семейства герцога Брауншвейгского. Кстати было бы теперь о них рассказать, однако мрак, сию интересную часть истории российской покрывающий, не позволяет ничего положительного и удовлетворительного поведать. Посвящены в тайну лишь Государыня и малое число ее конфидентов, кои сию тайну выдать не могут, не подставивши самих себя под удар. Известно только, что перевозили их несколько раз из одного места в другое, дабы публику с толку сбить; что отца от детей отделили; что детей сих трое или четверо, что среди них два принца и что, по предположениям правдоподобнейшим, юный Иван пребывает ныне в Холмогороде (Так Финкенштейн называет Холмогоры.) близ Архангельска. Все ж таки известно наверное, что он жив и то имеет преимущество, что в России рожден; что есть у него сторонники даже [298] среди тех, кто ближе всех к Императрице стоят; что большая часть нации ему привержена и довольно этого всего, по мнению моему, чтобы рано или поздно свершился здесь в его пользу переворот или хотя бы попытка оного.

Характер графа Разумовского

Прежде чем речь повести о партии главенствующей, описать следует того, кто ей хотя и не глава, но опора важнейшая. Всем известны тайные причины, кои графу Разумовскому высших милостей сподобиться помогли. Родился он на Украине в семье крестьянской и тупоумие его состояния сего достойно; однако же взамен острого ума и здравого смысла наделила его природа иными талантами, кои на Государыню российскую наибольшее сделали впечатление. Посредством сих талантов поднялся он до главнейших должностей и ныне пребывает, можно сказать, в зените фавора своего, так что недостает ему лишь титула императорского. Те, кто ищут милостей, к нему одному адресуются; сам первый министр чрез него действует, Государыня же публично его отличает самым отменным образом. Говорят, что тайно он с нею обвенчан, что родила она от него нескольких детей, и кажется мне, что немалая часть тех, коих при дворе воспитывают и кои порою в покоях являются под именем племянников и племянниц Обер-Егермейстера, к их числу принадлежат. Знаки уважения и почести, коими царедворцы фаворита встречают, до смешного доходят, и сам я видел не раз, как спиною поворачивались иные люди к Великому Князю и Великой Княгине, дабы ему такой низкий поклон отвесить, коих только Государи и достойны. От природы добр он и человеколюбив, однако же ненавидят его сильно по причине отвратительной его скупости, коя заставляет его обеими руками добро грести для себя и семейства своего. Потому пытались несколько раз ему приискать замену; пользовались для того охлаждением мимолетным Государыни, кое сам же он ревностью своею и вызвал, когда Государыню в частых изменах упрекал и худо с нею дерзал обходиться. Епископ Переяславский, камергер Панин, ныне ко двору шведскому направленный, младший князь Голицын из Адмиралтейства по очереди употреблялись, дабы Разумовского свалить, и порою бывал он на грани падения, однако же фортуна его и склонность Государыни дело поправили. После сего стал [299] держаться он осторожнее и осмотрительнее и в такую силу вошел в последние годы, что сомневаться не приходится насчет его участи. Намерена Императрица, как говорят, казацким гетманом его назначить (На самом деле гетманом был назначен брат фаворита К. Г. Разумовский); кажется, сие единственная и есть причина, по какой в Москву собралась. Есть люди, подозревающие, что сия новая милость прочие за собою повлечет, что Казацкий Государь Супругом Императрицы объявлен быть может и что Дочь Петра Первого пожелает, возможно, по стопам родителя пойти и на престол возвести особу, ею из безвестности извлеченную. Перспектива блистательная, однако ежели не станет его благодетельницы, многие будут грозить Фавориту опасности, и как бы дело не обернулось, все не в его пользу. Одни лишь богатства, им собранные, погибель его приблизят, и следовало бы ему об том задуматься; ибо хотя нынче пребывает Императрица в совершенном здравии, непохоже, чтобы дожила она до преклонных лет.

И Президента Академии

В заключение следует мне и о брате Фаворита сказать, каковой по уму Обер-егермейстера не превзошел, но от его фавора выгоду имеет немалую. Повезли его по разным заграничным странам, дабы ум его развить и воспитать, однако путешествия впечатлений первоначальных не затмили, так что повадки его и речи прежними остались. Одному-единственному научился он — коверкать французский язык и немецкий, отчего, видимо, и удостоился он титула Президента Академии наук. Так же способен он и к делу военному, однако ж недавно вверили ему командование Измайловским полком гвардейским, а вскорости, должно быть, и другие высшие должности он займет. Впрочем, характер у него добрый; жалко лишь, что повинуется он некоему Теплову, каковой прежде его наставником был, а ныне Канцлеру служит, да и вообще один из величайших плутов, каких только Россия на свет произвела. [300]

Характер Канцлера

После графа Разумовского Канцлер граф Бестужев первое место занимает в Российской Империи. Власть его столь обширна, что можно назвать его здешним Великим Визирем. Быть может, ни одного двора европейского не сыщешь, где бы первый Министр в такой был силе, и безмерное его влияние должно почитать одним из восточных обычаев, кои Россия до сей поры сохранила. Характер графа Бестужева чудовищнейшую смесь представляет из качеств самых отвратительных; что о нем ни скажи, сгустить краски тут невозможно. Плут и лжец, мстительный и неблагодарный, не имеет он ничего святого и на все способен, чтобы своих целей достигнуть. Не одарен он умом сверхъестественным, однако интриги плетет мастерски, и в этом деле лукавство его и хитрость невообразимого достигли совершенства. Нацию свою знает он недурно, и умело сим пользуется, когда коварные планы в исполнение приводит. Лживость его до таких степеней достигла, что если с кем-то особенно он любезен и вежлив, без ошибки предположить можно, что таится тут подвох; дерзок он и предприимчив и многое берет на себя, что могло бы ему стоить головы, впади он в немилость; в переговорах грубый и резкий, не затруднится он к иностранному посланнику без должного отнестись уважения, и как ни старайся, неприятностей с ним не избежать. В счастье горд и нагл, те же, кто знавал его в ином положении, говорили мне, что в несчастье пресмыкался он и раболепствовал, не зная стыда. Впрочем, корыстолюбив и продажен, как никто, и в продолжение сей войны все дворы по очереди его обогащению помогали; весьма трудолюбив и порою ночи напролет за работой проводит, отдохновение же черпает в вине, кое употребляет без меры, разуму и здоровью во вред. Таковы основные свойства характера его, а чтобы лучше их узнать, одно только надобно — вспомнить все интриги и средства, кои употребил он, дабы того фавора достичь, в коем ныне пребывает.

Его интриги

Обучался он ремеслу в Гамбурге и при дворе датском, где отличался не раз злобными выходками против Голштинского дома. Возвращенный в отечество при императрице Анне, поступил он в распоряжение Департамента Иностранных дел [301] под начало графа Остермана; впавши в немилость при герцоге Курляндском, был сослан, а спустя короткое время возвращен Регентшей, коя намеревалась его на прежний его пост назначить, а первым Министром сделать графа де Линара. Прославленный переворот Императрицы Елизаветы все эти планы нарушил, однако фортуна Канцлеру и по сию пору не изменила; маркиз де Ла Шетарди и граф де Л'Эсток обещаниям его поверили и Государыню, коя мнениям их в ту пору повиновалась совершенно, уговорили его в Сенат назначить и к делам допустить: заблуждение непростительное, в коем граф Л'Эсток имел все основания раскаяться, посланнику же французскому сей поступок вечным будет служить укором. Оба ошибку свою признать не замедлили: не успел граф Бестужев место получить, как взялся за старое и неблагодарность по отношению к благодетелям первым соделал подвигом, коим означил себя в новой должности. Однако ж поскольку противники его сильны были и требовалась ему поддержка, он довольно выказал ума и стал искать дружбы графа Воронцова, в чем с помощью хитрости своей в конце концов и преуспел. Сей-то новый покровитель и защитил его от нападок врагов, кои тем сильнее против него злобились, что он их подло обманул; самые великие низости, самые торжественные клятвы, даже слезы — все пускал он в ход, дабы нынешнего Вице-Канцлера разжалобить и на свою сторону увлечь. Сам граф Воронцов говорил мне, что в ту пору не раз трепетал он от страха и на колени падал к его ногам. Граф Воронцов дался в обман, как уже случалось мне говорить, и немало способствовал падению маркиза де Ла Шетарди. То был заговор противной партии, каковой всех, кто с этим посланником связан был, весьма ослабил; Канцлер сим добился многого, но не всего, чего хотел; теперь надобно было одолеть отвращение, кое искони питала к нему Государыня; надобно было ум ее покорить и доверием завладеть; надобно было, наконец, пост Канцлера занять, дабы честолюбие свое насытить. Чересчур доверчивый граф Воронцов и сию высоту ему покорить помог, не заметивши, какую змею пригрел он на груди своей; однако же недолгое время спустя в сей унизительной истине убедился; Канцлер, всех целей достигнув, страстям своим дал волю и всю черноту характера выказал вполне; не ново было для него неблагодарным слыть, и потому не замедлил он предать того, кому всем был обязан. С той поры начал он против графа Воронцова козни строить, [302] а для того дружбу свел с особами, кои ближе всех к Государыне стояли; главное же, постарался расположение Обер-егермейстера завоевать, и чтобы узы сии скрепить, своего сына женил на племяннице фаворита; не погнушался ничем, ни доносами самыми злобными, ни намеками самыми гнусными, ни клеветами самыми ужасными, и все ради того, чтобы Вице-Канцлера в глазах Императрицы замарать, а тот, своего интереса не понимающий, сам исполнение сих мерзостных намерений облегчил, отправившись в злополучный вояж, во время коего и пошла его сила на убыль. Канцлер такую пользу извлек из его отсутствия, что по возвращении нашел граф Воронцов во всех делах полную перемену. С той поры с каждым днем все в большем первый Министр пребывает фаворе; нашел он средство удалить большинство своих врагов либо по крайней мере лишить их возможности ему вредить; поставил людей своих и в Сенат, и на высшие должности государственные; сумел воспользоваться природной нелюбовью Императрицы к делам и абсолютную власть над ними забрал. Одним словом, таково нынче его могущество, что может он, пожалуй, заставить Государыню все исполнить, что ему угодно, и всякий, кто преуспеть хочет в делах, через него действовать должен.

Его взгляды

Этому Министру приписывают планы самые обширные и самые опасные; подозревают его в том, что под рукою готовит он возвращение несчастного семейства и в честолюбии своем видит себя Регентом Империи при малолетнем Иване. Трудно на сей счет что-либо утверждать наверное; не думаю я, что в его интересах до того дело довести, чтобы Государыню с престола низвергнуть; слишком царствование ее для него благоприятно, чтобы стал он такого желать переворота, ибо сия первая перемена другие может за собою повлечь, кои его же и погубят; однако полагаю я, с другой стороны, что Голштинский дом много может от него зла претерпеть; ненависть, кою к дому сему искони он питает, всем известна; горести, кои причиняет он ежедневно молодому двору, доказательством сего служат, и одна лишь мысль о злопамятстве Великого Князя натурально побуждать его должна всеми мерами возвышению сего принца препятствовать; посему не удивлюсь я, если найдет он способ переменить наследника или, по[303] крайней мере, назначение его затруднить. Ненависть, кою Великий Князь к Фавориту питает, частые ссоры между Тетушкой и Племянником повод к сему могут подать, и как бы дело ни обернулось, если Императрицы не станет, Их Императорским Высочествам многие будут грозить опасности.

Его система

Система, к коей приохотить сумел сей Министр Государыню, столько же ее природным чувствам и первоначальным идеям противоречит, сколько и подлинным интересам страны, и все сие — плод уловок и хитростей Канцлера. Императрица любит разом и удовольствия, и некую воображаемую славу, а потому ничего иного бы не хотела, кроме как жить в мире и добром согласии со своими соседями, и таким образом некоторое влияние на общий ход дел сохранять, ни в малейшей степени в той войне не участвуя, кою главные дворы европейские между собою ведут. Граф Бестужев, к одним дворам страстную питающий любовь, а к другим — ненависть, до той поры не ведал покоя, пока не заставил ее сделать выбор и против воли не втянул в предприятия самые обширные, не заставил на себя принять обязательства самые обременительные, кои могут армию русскую погубить, подданных Ее Величества разорить и с державами, для России наиболее опасными, поссорить. Императрица очень многим Франции была обязана, Канцлер же о сих обязательствах ее заставил забыть. Питала она почтение и дружеское расположение к Вашему Величеству, он внушил ей к Вам холодность и недоверие. Она желала добра шведам и любила Наследного Принца, он же так все устроил, что чувства сии в ненависть и гнев обратились; она ненавидела Венский двор, он же сумел ее в пользу Австрии всецело расположить; она о Торговой Державе (Так французский министр иностранных дел Пюизьё вполне официально именовал Англию.) слышать не могла без ужаса, он же, однако, сумел ей субсидии английские и голландские навязать; она обожала Голштинский дом, а датский двор ненавидела, Канцлер же сумел все эти чувства переплавить и к своей обернуть пользе. Такова его система, каковую выстроил он на руинах той, что самой Императрице принадлежала, и [304] каковую изложу я подробнее, описавши нынешнее положение различных дворов европейских относительно России.

Дела венского двора

(Несколько нижеследующих фрагментов текста Финкенштейна, начиная с данного раздела и кончая разделом «Дела восточные», с незначительными расхождениями опубликованы без заглавия и без указания авторства в изд.: Архив князя Воронцова. М., 1882. Т. XXV. С 115-120. Присутствие этого текста в архиве Воронцова свидетельствует о тесных связях вице-канцлера с прусскими дипломатами.)

Венский двор нынче в фаворе. Не так обстояло дело в начале царствования Императрицы; тесный союз, сей двор с Брауншвейгским домом связующий, и причины, кои побуждали его оное семейство поддерживать, не могли не внушить подозрений Государыне, коя свой престол воздвигнула на обломках сего Брауншвейгского правления; интриги австрийские и знаменитое дело маркиза де Ботты сии подозрения лишь укрепили, но стоило Канцлеру взять верх, как от подозрений не осталось следа. Сей Министр, преданный издавна интересам венского двора, имел множество особенных причин, дабы ему желать добра; ненависть к Франции, коя падения его желала, вынудила его интересы венского двора за свои принять, венский же двор, желавший Россию на свою сторону привлечь, не преминул сие благоприятное расположение первого Министра всеми мыслимыми способами подкрепить. Знали в Вене слабые его струны и сумели тем воспользоваться; подарки и щедроты австрийские дружбу сего продажного и алчного человека в короткое время купили. Канцлер австрийцев советами направлял, а они ничего не пожалели, чтобы Императрицу от предубеждений отучить; политика заставила австрийцев на время от природной гордости отказаться, и поскольку потребно было подличать, чтобы тщеславию Императрицы польстить, не затруднились они в Петербург послать графа Розенберга. Таким образом старую дружбу возобновив, стали австрийцы ее укреплять, дабы против Франции и, главное, против Вашего Величества, в коем видят они опаснейшего из врагов, обратить. Употребляли они лесть самую беззастенчивую, доносы самые ядовитые, намеки самые зловредные, дабы цели своей достигнуть. Переговорщиком послан был генерал Бретлак, дабы великое сие предприятие довершить, в чем и преуспел. [305]

Портрет генерала Бретлака

Менее всего способен сей посланник к переговорам. Ум весьма посредственный; знание дел весьма поверхностное; манеры и повадки весьма грубые; гордость истинно австрийская и решительный тон, каковой полагает он необходимо нужным представителю дипломатическому, — все сии качества ловкому переговорщику не пристали, однако расположение к интриге, внешность, коя Императрице пришлась по нраву, советы первого Министра и обстоятельства благоприятные столь удачно ему талант заменили, что нашел он способ исполнить и даже превзойти все желания своего двора. Не стану я ничего говорить о генерале Бернесе, каковой Бретлака сменил и коего Ваше Величество имело случай узнать прежде, чем он сюда прибыл. Добавлю только, что хотя достоинства его во всех отношениях превосходнее, нежели у предшественника, от Государыни столько же одобрения ожидать ему не приходится, отчего, впрочем, дружба меж двумя дворами живости своей нимало не утратит. Дела застал генерал Бернес в таком положении, когда, можно сказать, делаются они сами собой. Одна Силезия заставлять будет постоянно венский двор невозможное совершать, дабы влияния не утратить на решения петербургские, и если верить Канцлеру, жить и умереть суждено России вместе с Австрийским домом.

Дела английские

Английский двор на втором месте у Канцлера обретается. Торговля связует сей двор с Россией узами вполне естественными, однако сей предмет также споры и кляузы рождает (Фрагмент, хранившийся в Архиве Воронцова, обрывается на этом месте.), кои поддержанию дружбы не способствуют; посему сказать можно, что только лишь обстоятельствам последней войны, страсти Канцлера и немалым суммам, кои Министру сему вручены были, обязан Король Английский теми статьями, кои недавно скреплены были, и задушевной дружбой, коя ныне меж двумя дворами царит. [306]

Характер Лорда Гиндфорда

Лорд Гиндфорд более блещет здравомыслием, нежели проницательностью, да и здравомыслие сие нередко страстями и духом партий искажается. Богат он не столько знаниями прочными и глубокими, сколько привычкой к ведению дел. К светской жизни не приспособлен он и той учтивости, коей от иностранного посланника ожидают обыкновенно, вовсе лишен; заметил я даже, что переменился он в сем отношении, и приписываю перемену пребыванию его в России. Императрица к персоне его равнодушна, и если сумел он некоторое уважение завоевать, то причиной тому только дружба его с генералом Бретлаком и звание Посла, коим он облечен. Впрочем, человек он мудрый и осмотрительный, однако потерпел бы неудачу, подобно предшественникам, не помоги ему обстоятельства, мною перечисленные, кои переговоры весьма облегчили. Для Пруссии, кажется мне, пользы от него немного; подозреваю я даже, что к козням, кои австрийцы против Вашего Величества плетут, в высшей степени он причастен (Это, однако, не помешало Финкенштейну пригласить Гиндфорда стать крестным отцом своего сына, родившегося в 1748 г. в Петербурге.). Прижимист он и упрям безмерно; помирить старается собственный свой интерес с интересом двора своего и на посольстве своем нажиться, из жалования сколько можно сберегая. Истомившись, однако, в сей стране, как и всякий прочий, он, по всей вероятности, не замедлит испросить отставку и ее получить.

Есть основания думать, что горячая дружба между двумя дворами долго не продлится; прекращение субсидий и упадок торговли с Персией (Русские затрудняли торговлю англичан с Персией (поставки английского сукна в Персию и персидского шелка в Англию через территорию России), вводя протекционистские меры в поддержку местных купцов.) неприятные породят споры, а те вызвать могут холодность и разлад.

Дела голландские

Республика Голландия, коя вот уже несколько лет как с Англией во всем заодно действует, при дворе русском также судьбу ее разделяет. Платит половину субсидий и пользуется полным доверием графа Бестужева. [307]

Портрет резидента Сварта

Особливо же посланник Сварт у Канцлера на хорошем счету, и, пожалуй, не сыскать здесь другого посланника, коему доверял бы первый Министр столь многое и коему известно было бы лучше обо всем, что в Петербурге происходит. Человек сей ни ума не лишен, ни тонкости, но еще больше в нем злобы, и душевные склонности его почтенными никак не назовешь. Голландскую грубость свою не только не скрывает, но даже напоказ выставляет, особливо же перед теми, кои у первого Министра не в чести. От долгого пребывания в России и наклонности к злословию сделался он хранителем скандальной хроники петербургской. За Австрию готов он хоть в огонь, а потому настроен всегда против Пруссии.

Дела датские

Датский двор стоит пока с Россией на дружеской ноге, и можно сказать даже, что весьма многим обязаны датчане Канцлеру, каковой отыскал способы успокоить справедливые их страхи, возвышением Голштинского дома вызванные. Поскольку ненавидит Министр сей Швецию, интересами же Великого Князя очень мало озабочен, то в Копенгагенском дворе видит естественного союзника России.

Характер господина Хеусса

Господин Хеусс, каковой ныне интересы Дании при дворе петербургском представляет, человек невеликого ума, но немалого здравомыслия. Стоит он твердо на стороне Австрии; пожалуй, чересчур упорно идеи свои отстаивает, осмотрителен и сдержан до крайности, любит поучать и советы давать, впрочем, прям и честен и потому уважения достоин. Кажется, все переговоры, кои до сего дня Дания вела, к тому лишь клонились, чтобы русский двор в равнодушии к Герцогству Шлезвигскому содержать, а дружбу с Канцлером укреплять и при необходимости в ход пустить. Необходимость сия явится, возможно, по смерти Короля Шведского (Фредрик I умер в январе 1751 г., вопрос же об обмене Шлезвига на Ольденбург решился только в царствование Екатерины II, в 1773 г.). [308]

Дела саксонские и польские

Исчисляя дворы, любезные сердцу Канцлера, не должен я забыть о Саксонии. Влияние, приобретенное русским двором на дела польские; услуга важнейшая, кою оказала Россия ныне царствующему королю, возведя его на трон, и стремление сего Государя старинную дружбу поддерживать, дабы сей престол своим наследникам передать, связуют два двора узами естественными, саксонский же двор отыскал способ сии связи скрепить, купивши расположение первого Министра посредством подарков, пенсионов, подлостей и слепого покорства его воле.

Характер резидента Петцольда

Саксонские посланники так себя держат, как не дипломатам иностранным пристало, а скорее рабам России: проникнутые глубочайшим почтением ко двору, в коем видят они источник милостей и хозяина короны Польской, не знают они лучшего способа сему Хозяину услужить, кроме как покоряться беспрестанно российскому Министру и во всем ему угождать. Так ведет себя резидент Петцольд; ум его тонкий и иезуитский, гибкий и в интригах изощренный, лживый и неискренний; изображает себя сей резидент особой беспристрастной, на деле же соглашается со всяким, с кем говорит; впрочем, предан первому Министру и оттого весьма осведомлен. Рассудительному человеку недурно с ним дело иметь, ибо когда изображает он из себя персону весьма искреннюю, то кое о чем проговаривается, из чего можно пользу извлечь.

И советника посольского Функа

Советник посольства Функ есть род амфибии, человек и саксонский, и российский разом, под покровительством Короля Польского пребывающий, и притом на Россию секретно работающий под началом Канцлера, коему служит он правой рукой. Человек сей весьма умен и хитростью резидента Петцольда превосходит, не говоря уже о плутовстве и лживости. Сии таланты, а равно и рекомендация обер-гофмаршала графа Бестужева (Михаил Петрович Бестужев, брат канцлера, в то время, когда Финкенштейн писал свой отчет, представитель России в Вене.), [309] чьим секретарем служил он несколько лет в Швеции, не замедлили покорить Канцлера, и служит ему сей посланник советчиком в самых щекотливых делах, в особенности же в шведских, ибо знает силу и слабость сей державы. Изворотлив он, вкрадчив и в интригах знает толк, как никто. По речам его скажешь, что ни во что он не вмешивается, однако всем известно обратное, и стоит поглядеть, как ищут в нем посланники из австрийской партии, как его ласкают.

Дела прусские

Осталось мне рассказать о Державах, коих интересы находит Канцлер противными России.

К таковым причисляет он среди прочих Державу Вашего Величества, и свой образ мыслей сумел он усвоить Государыне, несмотря на благосклонное расположение, кое питала она к Вам в начале своего царствования, и несмотря на систему Петра I и всех Государей Российских, кои всегда в дружбе и согласии с двором прусским видели для себя великую пользу. Злонамеренность первого Министра Вашему Величеству превосходнейшим образом известна, и распространяться на сей счет я не стану; скажу лишь, что опасается он и страшится мощи Вашего Величества и из одной боязни не доходит до последних крайностей, если же поймет, что игра его верная, то на все решится. Добавлю также, что убежден Канцлер: не в интересах Вашего Величества на Россию нападать, ибо Вам оттого выигрыша не будет, выиграет же от сего разрыва двор Венский и наилучшие части владений Ваших атакует; потому и дерзает Канцлер столько выходок оскорбительных и возмутительных предпринимать, что для себя никакой опасности не предвидит.

Дела французские

Двор французский как от России наиболее удаленный, более всего от ненависти Канцлера страждет. Всякому известно, что Императрица сему двору весьма многим обязана; что не кто иной, как французы, восхождению ее на престол способствовали, и она, о сем не забывши, дружбу с ними крепила и пестовала. Однако же Канцлер отыскал способ заставить ее сии важные услуги забыть и действия начать против сей Державы, выказав неблагодарность тем больше для славы сей Государыни оскорбительную, что никакие политические резоны ее к [310] тому не неволили. Постыдной высылкой маркиза де Ла Шетарди объявил граф Бестужев первый раз ненависть свою к Франции; с тех пор каждый год новым унижением был ознаменован, и наконец отыскал Канцлер способ чашу терпения переполнить, когда тридцать тысяч человек войска в путь двинул. Версальский двор, возмущенный столькими злоумышлениями, решился в конце концов посланников своих отозвать, и хорошо сделает, если презрение свое самым откровенным способом выразит сей Державе, кою в искренних друзьях числить никогда не сможет, от враждебности же большого себе убытка не предвидит.

Дела шведские

Такова природа разногласий Швеции и России, что искренняя и длительная взаимная приязнь меж сими Державами вряд ли возможна, и ожидать того не приходится; можно было, однако же, льстить себя надеждой, что установится между двумя нациями союз внешний и временный в царствование Государыни, коя Швеции многим обязана и сама то неоднократно признавала, наследником же Престола Шведского отыскала способ такого принца назначить, который ей приятен, а наследнику Престола Российского близким доводится родственником. Таковы и были чувства Императрицы сразу после Абовского мира, так что можно лишь восхититься зловредным хитроумием Канцлера, каковой сумел Императрицу не только от сей благоприятной диспозиции отвратить, но и чувства совсем тому противные ей внушить. Ненависть сего Министра к Швеции даже и вообразить невозможно, и причиной тому не только вражда, коя от века две нации разделяла, но еще и собственная злоба, братом его против господствующей партии вскормленная (Имеется в виду франкофильская и антирусская партия «шляп», с 1738 г. сохранявшая большинство голосов в риксдаге.), и раздражение его против Голштинского дома, и связи Швеции с Вашим Величеством и с Францией, — все сие Канцлера в бешенство приводит, и кто желает забавы ради заставить его в лице поменяться, тот пускай упомянет в его присутствии Наследного Принца Шведского. Сумел он все дело так обернуть, словно не свои злобные чувства выказывает, а интересы отечества защищает, и посредством обычных своих уловок, намеков, клевет и доносов, отравой [311] наполненных, того достиг, что ныне смотрит Императрица на Швецию как на двор, из всех дворов европейских для России опаснейший и страшнейший, в Наследном же принце видит чудовище, не ведающее благодарности. Барон Корф превосходно Канцлеру, ненавистнику Швеции, услужил, однако же безумное его и непристойное поведение при дворе стокгольмском мало успехам Российским способствовало. Способствовал он одному разладу меж двумя дворами, так что лишь внутреннее положение России, а равно и Швеции, и забота о поддержании на сих землях покоя, может помешать полному их разрыву после смерти Короля Шведского, да и то опасался бы я, что Канцлер в дерзости своей и предприимчивости отыщет способ Государыню до сего разрыва довести разными выходками, коих, возможно, не постигнет она ни истинного смысла, ни возможных последствий, не опасаюсь же лишь потому, что рассчитываю на мудрость и осторожность Правительства Шведского и на меры, кои возьмет оно, чтобы сию бурю предотвратить (В 1747 г. отношения между Россией и Швецией достигли такой степени напряженности, что вот-вот могла начаться новая Северная война, где Россию поддерживала бы Дания, Швецию — Франция; началу вооруженного конфликта помешало решение Елизаветы вступить в войну за Австрийское наследство.).

Не стану здесь портрет рисовать барона Вульфеншерны, каковой имеет честь Вашему Величеству быть известным и, по всей вероятности, не замедлит новые представить доказательства достоинства своего и умения, вступивши в должность при дворе берлинском. Одно лишь скажу: если и помогло что в мире восстановить род гармонии и согласия меж Петербургом и Стокгольмом, так это мудрое и осмотрительное его поведение в сем городе; однако так обстоят ныне дела, что, отыщи Швеция наилучшего переговорщика в мире, и он неудачу потерпит точно так же, как и все прочие. Нынче надобно лишь добрые намерения питать и Канцлеру в исполнении планов его не потакать, а также довольно иметь ума и прозорливости, чтобы делу не навредить, и нет у меня сомнений, что господин Хёпкен в сих двух отношениях вести себя будет удовлетворительно и интересам двора не во вред (Густав Вульфеншерна, шведский дипломатический представитель, в августе 1748 г., после десяти месяцев пребывания в России, попросил об отставке, дабы «положить предел козням канцлера». На его место был назначен Густав Вильгельм фон Хёпкен, в 1747-1748 гг. посланник Швеции в Берлине; прусский король относился к нему с симпатией, так как знал о его преданности шведскому наследному принцу.). [312]

Дела восточные

Завершу я сию главу рассказом о дворах восточных, кои могли бы России беспокойство причинить, если бы за дело взялись с толком. Турки, от России бескрайними пустынями отделенные, в открытой войне большой вред ей нанести не могут, однако в их власти сильно ее потревожить посредством крымских татар. Еще выгоднее положение Персии, и не будь Тамаз-Кули-хан (Имеется в виду Надир-шах (1688-1747), персидский шах с 1736 г., убитый в собственном серале политическими противниками; насколько можно судить, планов войны с Россией Надир-шах не имел (см.: Mediger W. Moskaus nach Europa. Braunschweig, 1952. P. 285)) схвачен горными татарами, пришлось бы России, по всей вероятности, с ними схватиться. Контаиш, могущественнейший из всех вождей татарских (Ошибка Финкенштейна; контаиш (контайша) — не имя собственное, а титул калмыцкого правителя.), мог бы также сильно Россию обеспокоить со стороны Сибири и обширную сию территорию, кою недостаточное число войск защищает, у нее отнять, Канцлеру же во всех этих случаях пришлось бы Европу в покое оставить и заняться делами более насущными; однако же признать следует, что до сей поры все способствовало исполнению планов сего Министра и укреплению его системы. Контаиш, то ли китайцами остановленный, то ли другими обстоятельствами, нам неизвестными, с места не тронулся, хотя Крепость, кою возводить начали, дабы он работу на Колыванских рудниках не тревожил, должна бы в нем ревность возбудить (Чауский острог, построенный в 1713 г. для защиты от набегов киргизов.). Гибель прославленного Надир-шаха ввергла Персию в смуту и беспорядки, так что с сей стороны России в ближайшие несколько лет опасности, по-видимому, ждать не приходится, Порта же, кою французские посланники к выступлениям не побуждают, также бездействует и даже договоры с Австрией и Россией заключает, кои, хотя по существу и мало что значат, все ж таки позволили Канцлеру большую часть войска внутрь страны отвести. [313]

Дела внутренние

Теперь, когда рассказал я о нынешнем положении русского двора относительно держав иностранных, остается мне описать основания, на коих сия обширная Монархия покоится, посему обрисую я в немногих словах внутреннее устройство, силы и богатства России.

Различные суды и прочие учреждения российские рождением своим обязаны Петру I, каковой, пожелав переделать страну, новое в ней завел управление, по образцу различных стран европейских, кои ему видеть довелось. Разумеется, Государь, все и вся насильно изменявший, внимавший меньше духу своей нации, нежели собственным своим мыслям, и частенько чересчур доверявшийся множеству проектов, кои выдавали ему за превосходные, не однажды ошибался, и этим-то, полагаю, объясняются беспорядок и смута, кои во многих учреждениях ныне царят.

Сенат

Сенат внутреннюю политику России возглавляет. Императрица царствование свое с того начала, что сему Собранию власть возвратила, кою предыдущие правители отобрали, и нашлись даже люди, кои сей поступок за изъян почли в политике сей Государыни и боялись, как бы не случилось ей раскаяться в том спустя короткое время, однако Канцлер скоро отыскал способ делу помочь. Министр сей, до власти крайне жадный, не желал ни от кого зависеть и нашел нечувствительно способ часть власти, Сенату принадлежавшей, себе присвоить и непосредственным приказаниям Государыни собрание сие покорить, так что ныне представляет оно собою, так сказать, тело без души, кое публику славным именем ослепляет, а в сущности только лишь формальностями и пустяками занимается. Все Коллегии и Губернаторы в подчинении Сената находятся, однако адресуются в то же самое время к Фавориту и первому Министру, так что никакие дела не делаются, пока Канцлер волю свою не объявит.

Характер Сенаторов

Имел я уже случай говорить о Генерал-Прокуроре, коему должность его больше сообщает влияния, нежели всем Сенаторам вместе взятым; ни единой он возможности не упускает [314] планы графа Бестужева расстроить, хотя по большей части и без успеха. Прочие Сенаторы разделяются между сими двумя Вождями Партий. Фельдмаршал Трубецкой и генерал Румянцев, коих в расчет нельзя принимать по причине возраста и немощности, адмирал Голицын, коего Канцлер сумел из посольства в Персии удалить, и генерал-поручик Голицын, человек умный и упорный, все одних мыслей с Генерал-Прокурором; князь Адуебский, человек небесталанный, принадлежал к противной партии, однако породнившись недавно с семейством Трубецких, переменил образ мыслей и с первым Министром рассорился. Зато сей последний числит среди сторонников своих генерала Бутурлина, человека ума посредственного, характера презренного, каковой тем только и славен, что шутовскими выходками Государыню забавлять умеет; князь Куракин умом и талантами наделен, но так предан пьянству, что затруднительно выбрать время, когда бы с ним о деле говорить; еще заседают в Сенате князь Щербатов, свойственник покойного графа Остермана, только недавно сенатором назначенный, и, наконец, Шувалов, нынче первому Министру помогающий как в делах сенатских, так и в интригах придворных. Сенатор сей всеми качествами русского царедворца обладает: податлив, хитер и лжив без меры. Шувалов сердечный друг графа Разумовского, жена же его к интригам еще более наклонна, нежели сам он, а у Императрицы числится в любимицах. С Канцлером были они на ножах, но милость Государыни врагов примирила. В конечном счете, положиться нельзя на сих людей; стоит перемениться обстоятельствам и их собственному интересу, как на другую сторону перебегают. Таковы характеры главенствующих особ в Сенате; о прочих, кои влиянием никаким не пользуются и лишь для виду там числятся, распространяться я не стану.

Дурное управление

Управление внутренними делами так дурно, что хуже быть не может. В Сенате, а равно в Коллегиях и в Губерниях совершается все по воле отдельных особ, через интриги и взятки. Дело самое справедливое без мзды не делается, так что стенает вся нация от бесконечных вымогательств и несправедливостей, однако до слуха Императрицы стенания сии редко досягают. Близстоящие великие употребляют старания, дабы жалобы сии от Государыни утаить, и мнит она, что счастливы ее [315] подданные, они же между тем ропщут. Не следует, однако же, думать, что весь сей беспорядок исключительно от дурного выбора тех, кто дела вершит, проистекает. Обстоятельство сие беспорядок, конечно, умножает, но и то сказать надобно, что большая часть Коллегий устроены неудачно, бесчисленное множество бесполезных членов в себе содержат, бумаги бесконечные пишут по всякому пустяку, одним словом, лишней работы много производят, а оттого и действуют медлительно.

Синод

Синод, Петром I учрежденный после упразднения сана Патриаршего, властью обладает, сходной с Сенатской, в делах духовных, и сила сего собрания велика или мала, смотря по тому, сколь суеверен Государь, на престоле восседающий. Нынешняя Императрица к священникам весьма милостива и возвратила им управление землями монастырскими, кое Петр I у них отобрать полагал нужным; отчего уменьшился нынче на полмиллиона доход казны. Кстати здесь сказать было бы о крайнем невежестве духовенства российского, об отвращении его от всех наук и о стараниях, кои предпринимает оно, дабы науки сии удушить в зародыше и нацию возвратить к первоначальному варварству; однако же боюсь я входить в излишние подробности и перейти спешу к предмету более любопытному.

Силы России

Нельзя не согласиться, что Российская Империя преимущества имеет значительные и сделаться может весьма опасной для соседей, если управляема будет Государями, кои преимущества сии захотят открыть и в дело употребить. Обширная протяженность страны и ее расположение, деспотическая власть монарха, сокровища, в недрах даже самых бесплодных провинций хранящиеся, все, кажется, способствовало бы преумножению мощи сей Монархии, попади она в хорошие руки, и нимало меня не удивляет, что соображения сим вкупе с примером, в царствование Петра I поданным, ввели многих людей в заблуждение, и сочли сии люди Россию, какова она ныне пребывает, державой страшной и грозной. Однако стоит рассмотреть вещи пристальнее, как сей фантом могущества и величия на глазах ослабевает, и не одна лишь слабость нынешнего Правительства [316] тому причиной, но еще и подлый и презренный характер сей Нации, каковой оснований не дает полагать, что когда-либо сможет он в ход пустить все те богатства, коими страна его располагает. Для сего потребен был бы, как уже я сказал, целый ряд Государей предприимчивых, подобных Петру I, а поскольку такового не предвидится, русские же, со своей стороны, от природы всякой возможностью склонны пользоваться, чтобы в первоначальное свое ничтожество возвратиться, есть у нас основания надеяться, что в сем желании наконец они преуспеют или же, по крайней мере, на той точке, докуда дошли, остановятся и далее в развитии своем не двинутся. Полагаю даже, что сказать можно и парадоксом сие не прозвучит, что блистательнейшая эпоха в жизни сей нации уже позади (Против этой фразы на полях стоит помета другой рукой: «Мое кредо».), что ныне видим мы начало ее упадка, далее же пойдут дела ее еще хуже, если соседи самой себе ее предоставят и от дремоты пробуждать не станут. Предложив просвещенному вниманию Вашего Величества сии общие соображения, опишу теперь так подробно, как только смогу, нынешнее состояние Армии и Флота российских.

Войска регулярные

Регулярная армия состоит из сорока шести полков пехоты, трех кирасирских, двадцати девяти драгунских и четырех гусарских. Сюда прибавить следует гвардейские полки Преображенский, Семеновский, Измайловский и конную гвардию. Общее число войска в сих отрядах точно подсчитать затруднительно. По тем спискам судя, кои мне видеть довелось, доходит оно до 120 000 человек, однако поскольку большая часть полков сих полностью не набраны, сам же я видел, что сильны они лишь вполовину против того, чем быть должны, то полагаю возможным утверждать решительно, что можно цифру сию уменьшить, и намного. Если бы пятьдесят батальонов, коих число увеличить решено было два года назад, все на деле существовали, то и служило бы в них на 30 000 человек больше, однако же уверяли меня в разных местах, что и половины еще в готовность не приведено, и для сего немало потребно еще времени. В артиллерийском корпусе от трех до четырех тысяч человек, и если правду мне сказали, то подготовлен он весьма дурно. К сему прибавить следует полки [317] гарнизонные, кои в главных городах стоят, и при необходимости подкрепить могут полки походные. Таковых насчитывается сорок восемь пехотных и девять драгунских. Будь они в комплекте, составили бы еще добрых шестьдесят тысяч человек, однако же утверждать можно, что в комплекте никогда они не бывают. Наконец, есть еще двадцать полков милиции, кои на Украине стоят, а командует ими нынче генерал Бисмарк.

Войска нерегулярные

Количество войск нерегулярных счесть, пожалуй, невозможно. Количество сие весьма велико, однако ж не таково, каким здесь представить его желают. Наилучшие и храбрейшие из всех суть запорожские и донские казаки; однако первыми из сих русский двор распоряжаться не может, кроме как на весьма разорительных условиях. Донские казаки тоже больших денег стоят, когда надобно их употребить в дело на Балтийских берегах. Утверждают здесь, что при необходимости могут количество их довести до 10000, однако кажется мне число сие завышенным, и возможно, оттого сие происходит, что прибавляют к тем казакам казаков украинских, как совсем недавно уже сделали. Сими последними может двор распоряжаться по своему усмотрению, однако ценят их куда меньше и с прочими ни в какое они не идут сравнение. За казаками следуют калмыки, коих также в войнах против Швеции употребляли. Поскольку они под покровительством России пребывают, и не более того, двор не все им приказывать вправе. Иначе дело обстоит с теми, кто в Сезуеве стоит (По-видимому, следует читать «в Чугуеве» (город в Харьковской губернии, основанный казаками)), — это около двух тысяч человек, коих ценят высоко и кои постоянно на службе и в распоряжении России пребывают. Не упоминаю я многие другие народы татарские, на северной сцене до сей поры не выступавшие и употребляемые внутри страны для защиты Российской Империи от соседних азиатских племен. Как бы там ни было, даже если число сих нерегулярных войск по справедливости считать, а не так, как сами русские делают, армия выходит весьма значительная, если только станут все они действовать разом. Мало [318] того, однако, что содержать их всех дорого обойдется, у двора политические есть резоны, чтобы многих сразу в бой не отправлять. Опустошения, ими производимые в тех провинциях, через кои пропускать их приходится, боязнь к боевой жизни чересчур их приохотить, употребляя в войне против наций европейских, а равно и частые набеги татар, — все сие не позволяет восточные пределы оголять и на западном направлении сии нерегулярные войска обильно использовать. Посему в покоренных областях больше десяти тысяч никогда их не видали.

Нынешнее состояние армии

Армия российская, какою только что я ее описал, устрашать могла бы соседние державы, содержи ее русские на должной ноге. Солдата русского презирать не следует, если послушен он и воспитан, об офицерах же слава идет вовсе не столь добрая, однако же множество иностранцев, коих нанял в русскую службу Петр I, умелые генералы, коих приобрела армия после Петра, немалое число войска, кое в готовность привести можно при нужде, и дисциплина, кою сии генералы ввести сумели, армию сию в предыдущее царствование уважения достойной соделали. Сегодня, однако, далеко ей до прежнего. Нация, против умения и ловкости генералов настроенная, и вообще против царствия иностранцев, поспешила тотчас, как возможно сие стало, их удалить. Императрица, горя желанием подданным своим потрафить, жертву сию принесла им без колебаний, генералы исчезли, за ними целая толпа иностранных офицеров последовала; русские взяли верх, после чего ослабла дисциплина незамедлительно. И до того наконец дошло дело, что слышал я от иных офицеров, будто армию теперь и узнать невозможно. Нехватка опытных генералов весь сей беспорядок довершает, и, начнись сейчас война, столкнулся бы двор с превеликими трудностями. У фельдмаршала Ласси возраст чересчур преклонный, чтобы мог он вновь за дело приняться. Прочих генералов, кои добрую славу имеют, по правде говоря, не так уж много; таковы генералы Бисмарк, Ливен, Браун, Стюарт и некоторые другие; впрочем, ни из чего не следует, что имеют они свойства, для того потребные, чтобы армией командовать, да и ревность национальная не позволит, думаю я, командование таковое вверить иностранцу, пока нынешняя система [319] в силе останется. Из русских же после смерти князя Репнина, важнейшими обладавшего талантами, никого я не знаю, кто бы столь важный пост занять мог; если, конечно, не скажут мне, что опытность и доблесть фавором заменить можно, и не назначат на пост сей генерала Апраксина, каковой ныне уже всеми делами военными заведует и коего следует мне подробнее описать.

Портрет генерала Апраксина

Генерал Апраксин в сей стране есть великий человек, ибо обладает нынче большою властью и влиянием; однако даже соотечественники за великого полководца его не держат. Трусость его всем слишком давно и хорошо известна, чтобы уважение армии мог он когда-либо снискать. Впрочем, недостаток храбрости возмещает он несносною гордыней и беспредельным тщеславием. Трудолюбив он и мелочи службы знает, должно быть, неплохо, и сии-то два свойства и побудили Государыню его генерал-кригс-комиссаром и президентом Военной коллегии назначить после смерти фельдмаршала Долгорукого. На двух званиях сих и дружбе с Канцлером основывает он в армии власть почти деспотическую. Слывет человеком умным и самодовольным; до денег весьма охоч и жаден, но хвастовства ради великодушие готов проявлять; притязает он на великую учтивость и тем хвалится, что приличия знает лучше любого русского, что, однако же, частенько забывать о них ему не мешает; пустой, влюбленный в роскошь, деньги тратящий без счету на пустяки и притом страстный вне всякой меры; завзятый австриец и самый ревностный сторонник несчастного семейства из всех, какие, возможно, только и есть теперь в России. Вот человек, коему Императрица, при всей своей недоверчивости, доверила пост во всей России важнейший и опаснейший, где иметь бы следовало ей особу, ее интересам абсолютно преданную. Кажется даже, что фавор Апраксина еще возрастать будет и что Канцлер, каковой в его пользу трудится, не покладая рук, вскоре голубую орденскую ленту (Орден св. Андрея Первозванного, кавалером которого Апраксин был пожалован в 1751 г.) и жезл фельдмаршальский ему добудет. Как бы там ни было, уже нынче можно его [320] почитать главнокомандующим над всеми воинскими силами российскими, все в сей области только лишь через него совершается и от ненависти его или покровительства участь всякого офицера зависит.

Состояние флота

Если армия российская теперь уже не в прежней силе, то с флотом еще хуже обстоят дела, ибо все, кто в сем понимают, о том свидетельствуют, что пребывает он в крайне скверном состоянии. Всякому ведомо, что был он любимым детищем Петра I и что Государь сей великие труды положил и ничего не пожалел, чтобы флот свой поставить на нужную ногу. Преемники его, однако, страсти сей не унаследовали, и при двух следующих царствованиях флот основательно был заброшен; хотя императрица Анна, иностранцами направляемая, кои большую власть при ней забрали, его укрепить изо всех сил старалась, но на прежнюю высоту не подняла, а поскольку в нынешнее царствование верх взяла Система Русская, большая часть заведений Петровых от сего пострадала, флот же более, чем все прочие. Неодолимое отвращение, кое нация сия к мореплаванию питает, есть без сомнения один из главных источников сего упадка флота; имеются, однако, и другие причины, кои к тем же приводят следствиям, так что если нынешняя система при нескольких царствованиях продлится, флота в России вовсе не останется. Заведение сие таких значительных требует расходов, кои делаться могли при Государе столь бережливом, каков был Петр I, и во времена, когда роскошь еще до степеней превосходных не развилась, однако же с блеском нынешнего двора и с финансами его расстроенными плохо сие вяжется; в порту Кронштадтском дела так скверно обстоят, что вода пресная корабли в короткое время повреждает, так что через десяток лет они уж на плаву держаться не смогут; наконец, голод и дороговизна дуба, для строительства кораблей подходящего, недостаток судоводителей опытных, нехватка хороших матросов и дурное управление Адмиралтейством суть преграды, кои восстановлению флота препятствуют. [321]

Количество судов и галер

Говорят, что нынче флот российский таковой имеет состав: двадцать восемь кораблей линейных, восемь фрегатов, два прама (Плоскодонное судно, вооруженное артиллерией (примеч. переводчика)) и три галиота с пушками; однако расчет сей завышен так же, как и касательно армии сухопутной, ибо большая часть сих судов повреждена и служить не в состоянии, так что на все про все в военных целях употреблены могут быть от одиннадцати до двенадцати кораблей линейных. Еще имеются несколько судов, годных для тех коротких прогулок, кои в последние годы они совершали, и для того, чтобы Швецию пугать, но против врага в бою действовать они не способны. В общем все сии суда, как говорят, строение имеют несовершенное, ибо чересчур тяжелы и, следственно, для маневра неудобны. Недаром до сей поры никто о великих подвигах сего флота не слыхивал, и есть все основания считать, что не сумел бы он устоять ни перед датским флотом, ни даже перед шведским, если бы сей последний также в большом небрежении теперь не пребывал.

Не так обстоят дела с галерами, кои главную силу России в Балтийском море составляют, ибо легко их проводить вдоль берега между рифами, коих в сем море превеликое множество. Оттого-то и стала Россия шведам столь грозной казаться. Флот им никакого вреда сделать не мог, ибо из-за сих самых рифов к берегу не умел приблизиться, галеры же повсюду проникают, и с них на берег можно спускать отряды, как и случалось это во время двух последних войн, и большой урон нанесло шведам. Галеры эти, стоящие в портах петербургском, кронштадтском, ревельском и фридрихсгамском, в постройке дешевы, и число их велико. Ныне насчитывают их до сотни, и как раз числом-то страшат они шведов, кои и половины того не имеют; ибо слышал я от людей, что строение российских галер много оставляет желать лучшего, те же галеры, кои шведы после последней войны строить стали, куда совершеннее российских, так что если шведы количество своих галер увеличат, как они то сделать намереваются, да разместят их не только в самой Швеции, но и в портах финских, кои ныне оборонять приготовляются, то смогут они у русских то преимущество отнять, кое те прежде благодаря сим галерам имели. [322]

Офицеры флота

Надежнейшие из офицеров флота суть англичане и голландцы, как вице-адмирал Барш, контр-адмирал Лоизе и капитаны Кеннеди и Кейзер. Из природных русских великие моряки не выходят; как ни старался Петр I их воспитать, не сильно в том преуспел. Контр-адмирал Корсаков едва ли единственный, кого они вперед выставить могут. Сей последний, а с ним и князь Белосельский, генерал-кригс-комиссар флота, нынче в морских делах больше всех разумеющий, у Императрицы пребывают в большом фаворе, на тайные ужины приглашения имеют и полагаю я, что ремесло царедворцев еще лучше морского ведают.

Богатства России

Осталось мне описать богатства двора русского, кои, как имел уже я случай заметить, таковы суть, что могли бы сию державу могущественной и опасной для соседей соделать, ежели бы умели русские их ценить и пользу из них извлекать. Правда, что не населена Россия так густо, как того бы заслуживала, и в сем отношении все страны европейские ее превосходят (Мысль о связях богатства страны с количеством ее народонаселения восходит к Монтескье.). Хотя точно подсчитать невозможно число ее жителей, известно оно примерно и, полагаю, не сильно я ошибусь, если назову 13 или 14 миллионов душ, то есть цифру незначительную для страны столь обширной и протяженной. Однако сей недостаток в жителях, каковой, впрочем, исправить не невозможно, если Правительство на сие внимание обратит и старания приложит, столькими искупается выгодами, что не была бы Россия оттого ни менее богатой, ни менее сильной, не стремись сама нация русская части сих выгод себя лишить и цену им умалить.

Выгоды торговли

Нет в Европе страны, коя столь же выгодно для торговли расположена была бы и снабжена столь обильно всем, что для ее процветания необходимо. Обширные просторы провинций российских бесконечное поставляют множество товаров и провианта, и в таком количестве, что не только на местные [323] нужды достанет, но и нациям чужестранным. Кожа, лен, деготь, строевой лес, хлеб, ревень, суровое полотно, парусина суть местные товары тем более драгоценные, что иностранцы без них обойтись не могут и вынуждены за наличные деньги их покупать. Множество судоходных рек облегчают перевозку товаров, так что недорогой ценой могут русские их доставлять в отдаленнейшие области этой Империи вплоть до самых портов на Балтике. Петру I мало показалось обогащать свою страну за счет наций иностранных; он далее пошел и, желая, чтобы могла Россия обходиться без сих наций, учредил множество фабрик и мануфактур. Наконец, новый источник российского богатства — рудники железные и медные, кои во многих провинциях имеются, главное же в Сибири. Несмотря на столькие преимущества, денег в России ходит недостаточно, доходы казны не прирастают, торговля, одним словом, не так процветает, как можно и должно. Причины столь удивительного обстоятельства отыскать нетрудно.

Недостатки торговли и неудобства, ей препятствующие

Неодолимое отвращение нации от мореплавания — первое неудобство, торговле в России препятствующее. Если бы русские купцы сами снаряжали корабли в плавание и доставляли товары из страны в другие державы европейские, прибыль получали бы они куда более значительную; уступая же сию прибыль иностранным купцам, лишают они себя большей части дохода. Петр I превосходно сие неудобство почувствовал и все средства употребил, дабы его искоренить и мореплавателей ободрить; однако все старания сии остались тщетны, а труды — безрезультатны и лишь еще больше нацию от мореплавания отвратили. Плутовской, недоверчивый, кляузнический ум русский другое составляет препятствие успехам торговли. Частые злостные банкротства, коих прежде в России не знали, столь часты сделались, что иностранные купцы, как ни старайся, от обмана спастись не могут. Многие нации нужду имеют в российских товарах, а Коммерц-коллегия тем злоупотребляет и беспрестанно новые вводит установления и законы, кои призваны доходы таможни увеличить, но притом такие ставит препоны, что торговля оттого страдает неимоверно. Самонадеянность, коя одним из отличительных свойств российской нации является, также [324] много вреда торговле причиняет, и по ее вине прежде всего мануфактуры и многие другие заведения, Петром основанные, в полный пришли упадок. Русский человек по природе ловок и переимчив, словно обезьяна; подражает он легко и даже недурно всему, что видит; однако сам столь самодоволен и Горд, что уже умельцем себя мнит, когда только лишь к учению приступил, и воображает, что познаниями учителей превзошел. Потому полагают русские, что могут без иностранцев обойтись; канцелярии, кои подобными заведениями управляют и те же идеи исповедуют, тысячи обид несправедливых причиняют иностранным фабрикантам и домой их возвратиться принуждают; нечувствительно переходят мануфактуры в руки русских, и с того начинается обычно их упадок. Пресловутой опытности сих новых хозяев недостает, чтобы заведением управлять; алчность и мздоимство довершают беспорядок, а винят во всем иностранцев, кои мануфактурой уже давно не владеют. Наконец, большая часть нации такие идеи разделяют, кои рабством проникнуты, а благосостоянию общественному решительно противоположны. Полагают сии люди, что богатство Государя несовместно со счастьем подданных. Пусть живет Государь в мире и с тем добром, какое имеет; излишнее же богатство обширные планы и новые предприятия порождает, а ярмо подданных утягчает. Таковы мысли бесконечного множества русских, и потому употребляют они все свои познания для того, чтобы новым открытиям, приращению казны благоприятствующим, воспрепятствовать, а заведения, для обогащения казны основанные, нечувствительно развалить. Оттого рудники, при предыдущем правлении сильно усовершенствованные, в последние несколько лет в полном пребывают небрежении. Неудобства эти бросаются в глаза; не замечать их невозможно; порой рождаются даже планы, как все это переменить, но слишком много людей интерес свой имеют в обратном, и тот, кому планы поручено привести в исполнение, обыкновенно через них же и страдает.

Состояние финансов

После всего, что сказал я, не следует тому удивляться, что доходы сей обширной Монархии девяти, самое большее десяти миллионов рублей не превышают; удивления достойно другое, а именно то, что доходы сии, коих во времена Петра I достаточно было России, несмотря на все войны, кои вынужден [325] был сей Государь вести, и на учреждения дорогостоящие, кои завел он в то же самое время, нынче, когда чрезвычайных расходов не имеется, вовсе не достаточны. Меж тем именно так дело и обстоит, и причину следует сему искать исключительно в любви Императрицы к роскоши, к возведению дворцов, к драгоценностям и ко всему, что с пышностью и показным блеском связано. Расходы двора, кои совсем незначительны были в царствование Петра I, нынче до таких сумм поднимаются, что называть их смешно; прежде порядок был, а теперь нету; прежде за мздоимство карали со всею строгостью, теперь же безнаказанным оно остается. Потому о казне уж и не вспоминают; платежи задерживаются, у государства денег нет, да и самой Императрице порою денег недостает на ежедневные траты, одним словом, сказать можно, что никогда еще не были финансы так расстроены, как ныне.

Характер тайного советника Черкасова

Тайный советник Черкасов, каковой доходами Императрицы заведует и коему должность секретаря ее кабинета большую сообщает власть над финансами, — человек трудолюбивый, расторопный и в ремесле своем знающий толк; впрочем, самый грубый, самый неотесанный и самый кляузный из всех русских; заклятый враг всего, что иностранным зовется; в идеях сих упорствующий; скупой и продажный; наконец, нраву прескверного. Связан он был теснейшей дружбой с Канцлером, когда приехал я сюда, но не замедлили они поссориться и нынче на ножах остаются. Будь г-н Черкасов другим человеком, можно было бы, пожалуй, из ссоры сей извлечь прок, но постоянно он нарекания вызывает и всеобщую ненависть давно уже на себя навлек, так что Канцлер всегда в выигрыше останется.

Заключение

По всем подробностям, в кои вошел я в сем отчете, могли Вы, Ваше Величество, видеть, что нынешняя система первого Министра российского Вашим интересам совершенно неблагоприятна. С другой стороны, могли вы увидеть, что при нынешнем состоянии русского двора недоброжелательство его дурными последствиями нам не грозит. Впрочем, есть и другое соображение, коим я свой отчет и закончу, а именно, что [326] хуже дела идти уж не могут, а в несколько ближайших лет приключатся, весьма вероятно, такие события, которые, как ни посмотри, естественным образом положение изменят, причем в пользу Вашего Величества. Канцлер умереть может, и тогда противная партия верх возьмет непременно; от самой Императрицы тоже чрезмерного долголетия ожидать не приходится; если взойдет на престол Великий Князь, то сможет Ваше Величество им располагать через посредство Великой Княгини; если же одолеет принц Иван, восторжествует система национальная, и оттого Россия менее опасной сделается; наконец, если страсть Императрицы к Фавориту до смешного дойдет и переменит она порядок престолонаследия в пользу Разумовских, то дело это сиюминутное долго не продлится и повлечет за собой неминуемо беспорядок и смуту. Все сии случаи кажутся мне для соседей выгодными, особенно же для Вашего Величества.

Прекращаю я на сем свой отчет, и без того уже чересчур длинный. Почитать себя буду счастливым, если сумеет он одобрение Вашего Величества заслужить, и новые доказательства рвения моего служебного представить.

Честь имею оставаться с глубочайшим уважением и нерушимой преданностью

Вашего Величества покорнейший, послушнейший и вернейший подданный и слуга

К. В. фон Финкенштейн.

Петербург, 1 октября 1748 года.