Nakhim Shifrin added 3 new photos.
"А там с материка еще подкинут..."
"Раз — случилось это на Октябрьские праздники — командир взвода охраны потерял револьвер. Всех заключенных в сильный мороз кто в чём был выгнали на улицу, пока охранники рылись в бараках. Хоть бы костёр разрешили развести, ведь люди нагишом почти были. «Не положено!» Многие тогда обморозились. Все перерыли — нет оружия! А револьвер, как оказалось, висел в туалете — по пьяной лавочке начальник в темноте стены перепутал. Думаете, его наказали? Как бы не так! А над заключенными поиздевались. Разве заключенный для них человек? Рабочая скотина! Сдохнет — других на его место пришлют…
Как жуткий сон, вспоминаются те страшные дни, месяцы, годы людских страданий. Чем отличались лагеря ГУЛАГа от фашистских концлагерей? Наверное, все видели фильм «Судьба человека», поставленный по рассказу Шолохова. Есть там такие кадры: сгибаясь от непосильной тяжести, изможденные узники тащат из карьера каменные глыбы. Кто-то упал, вот-вот рухнет следующий… Ужасное зрелище! А что было у нас?
…1941 год. Ожидается наводнение на участке Чеп-Чик, где начальником Новиков, известный всем зэкам садист. Заключенных, сотни ослабевших, истощенных людей, принуждают тащить тяжелые камни к дамбе — это несколько километров. Кто-то валится наземь, кто-то, придавленный глыбой, подбитый имевшим на него зуб надзирателем, издает предсмертный хрип. Кто-то снимает рубаху и, превратив ее в мешок, взваливает в ней камни на плечи. Не тут-то было! Следует зуботычина, конвой сбивает с ног — тащить нужно только в руках! И все это при наличии на участке автотранспорта. Разве нельзя было загрузить его в телеги, благо и лошади в конюшнях застоялись? Сам Новиков, хмуря брови, наблюдает за медленно движущейся, спотыкающейся цепью. Жена его — врач, и по участку ходит крылатая фраза: «Новиков калечит, жена его мал-помалу лечит».
Сидя в зале кинотеатра, когда шел фильм «Судьба человека», слышал я, как всхлипывали люди, проклинали фашистских извергов, и с горечью думал: «А кто жалел тогда нас?».
Бригадир Драбинин с участка «Тезка» прииска «Штурмовой» сбрасывал работяг с промприбора, промывавшего золотой песок. Они летели вниз с высоты нескольких метров. И все ради потехи. Не раз сталкивал он и меня, но я отделывался ушибами, а сколько людей он покалечил с одобрения начальства!
На прииске «Чкалов» забавлялись иначе. На заключенных, заболевших или ослабевших настолько, что они не могли выйти за зону в забой, составляли акт: накормлены по норме, одеты по сезону. Затем старший надзиратель Алексенко, следуя указанию начальника ОЛПа Казанчикова по кличке Салат, запрягал лошадь и садился в сани, держа наготове вожжи. «Отказчиков» привязывали за руки к саням, и Алексенко с гиканьем стегал лошадь. Так, волоком по снегу и льду, подкидываемые на буграх — а измерялся тот страшный путь километрами — несчастные жертвы доставлялись прямо к забою. Подвергшиеся дикой расправе, окровавленные, избитые, они долго после этого приходили в себя. Какие из них были после этого работники? Свалятся и лежат, харкая кровью. Творилось такое в назидание другим. Не все выдерживали подобную экзекуцию. Меня Бог миловал — я хотя и еле волочил ноги, но все же добирался до забоя.
Начальник прииска «Чай-Урья» (в переводе с якутского, кстати, Долина Смерти) Чикин по утрам на разводе нередко отстранял лекпома от проверки и сам производил осмотр больных. Ясно видно: стоит перед ним дистрофик, а он с издевкой выводит на его животе химическим карандашом «Здоров». Тот в забое умирает. На совести Чикина сотни загубленных жизней.
1945 год, конец войны. 9 мая всех заключенных с работы отозвали в зону. Дали улучшенный по такому поводу обед. Вскоре начались досрочные освобождения уголовников, а нас, «врагов народа», перевели на еще более суровый режим. В тот год на второй участок прииска «Чкалов», начальником которого был некто Ишутин, прибыл новый этап заключенных, в основном из западных районов страны. Мы, возвращаясь из забоя, наблюдали за «новенькими», стоя в стороне. Ишутин подозвал бригадиров из урок – Белого, Жернового и еще кого-то. Выстроил новоприбывших и обратился к бригадирам:
- Ну как, ребята, план будет? Работяги-то ничего.
- На сезон, гражданин начальник, хватит, — ответили те, — а там еще с материка подкинут".
(Залман Шифрин, "Печальная рапсодия")
Как жуткий сон, вспоминаются те страшные дни, месяцы, годы людских страданий. Чем отличались лагеря ГУЛАГа от фашистских концлагерей? Наверное, все видели фильм «Судьба человека», поставленный по рассказу Шолохова. Есть там такие кадры: сгибаясь от непосильной тяжести, изможденные узники тащат из карьера каменные глыбы. Кто-то упал, вот-вот рухнет следующий… Ужасное зрелище! А что было у нас?
…1941 год. Ожидается наводнение на участке Чеп-Чик, где начальником Новиков, известный всем зэкам садист. Заключенных, сотни ослабевших, истощенных людей, принуждают тащить тяжелые камни к дамбе — это несколько километров. Кто-то валится наземь, кто-то, придавленный глыбой, подбитый имевшим на него зуб надзирателем, издает предсмертный хрип. Кто-то снимает рубаху и, превратив ее в мешок, взваливает в ней камни на плечи. Не тут-то было! Следует зуботычина, конвой сбивает с ног — тащить нужно только в руках! И все это при наличии на участке автотранспорта. Разве нельзя было загрузить его в телеги, благо и лошади в конюшнях застоялись? Сам Новиков, хмуря брови, наблюдает за медленно движущейся, спотыкающейся цепью. Жена его — врач, и по участку ходит крылатая фраза: «Новиков калечит, жена его мал-помалу лечит».
Сидя в зале кинотеатра, когда шел фильм «Судьба человека», слышал я, как всхлипывали люди, проклинали фашистских извергов, и с горечью думал: «А кто жалел тогда нас?».
Бригадир Драбинин с участка «Тезка» прииска «Штурмовой» сбрасывал работяг с промприбора, промывавшего золотой песок. Они летели вниз с высоты нескольких метров. И все ради потехи. Не раз сталкивал он и меня, но я отделывался ушибами, а сколько людей он покалечил с одобрения начальства!
На прииске «Чкалов» забавлялись иначе. На заключенных, заболевших или ослабевших настолько, что они не могли выйти за зону в забой, составляли акт: накормлены по норме, одеты по сезону. Затем старший надзиратель Алексенко, следуя указанию начальника ОЛПа Казанчикова по кличке Салат, запрягал лошадь и садился в сани, держа наготове вожжи. «Отказчиков» привязывали за руки к саням, и Алексенко с гиканьем стегал лошадь. Так, волоком по снегу и льду, подкидываемые на буграх — а измерялся тот страшный путь километрами — несчастные жертвы доставлялись прямо к забою. Подвергшиеся дикой расправе, окровавленные, избитые, они долго после этого приходили в себя. Какие из них были после этого работники? Свалятся и лежат, харкая кровью. Творилось такое в назидание другим. Не все выдерживали подобную экзекуцию. Меня Бог миловал — я хотя и еле волочил ноги, но все же добирался до забоя.
Начальник прииска «Чай-Урья» (в переводе с якутского, кстати, Долина Смерти) Чикин по утрам на разводе нередко отстранял лекпома от проверки и сам производил осмотр больных. Ясно видно: стоит перед ним дистрофик, а он с издевкой выводит на его животе химическим карандашом «Здоров». Тот в забое умирает. На совести Чикина сотни загубленных жизней.
1945 год, конец войны. 9 мая всех заключенных с работы отозвали в зону. Дали улучшенный по такому поводу обед. Вскоре начались досрочные освобождения уголовников, а нас, «врагов народа», перевели на еще более суровый режим. В тот год на второй участок прииска «Чкалов», начальником которого был некто Ишутин, прибыл новый этап заключенных, в основном из западных районов страны. Мы, возвращаясь из забоя, наблюдали за «новенькими», стоя в стороне. Ишутин подозвал бригадиров из урок – Белого, Жернового и еще кого-то. Выстроил новоприбывших и обратился к бригадирам:
- Ну как, ребята, план будет? Работяги-то ничего.
- На сезон, гражданин начальник, хватит, — ответили те, — а там еще с материка подкинут".
(Залман Шифрин, "Печальная рапсодия")
No comments:
Post a Comment